Тем временем между Амелькой и ее молодым супругом начались трения. Пока они ссорились в своей комнате, родные старались не вмешиваться, когда же принялись гоняться друг за другом по всей квартире, причем Казик убегал, а Амелька мчалась следом с кухонным ножом, Болеслав счел целесообразным вразумить молодежь. Постепенно в конфликт оказалось вовлечено все семейство, не исключая и новой домработницы. Общими усилиями враждующие супруги были опять загнаны в свою комнату. Не исключено, что на Амельку повлияли не нотации старшего брата, а здравые высказывания молоденькой деревенской Фели. Выдирая из Амелькиных рук кухонный нож, она ворчала:
– Опосля войны проклятущей мужика уважать надоть. Да и бабу тоже. Хватит того, что эта сволочь Гитлер народу извел!
Итак, на руках у Юстины оказалось трое детей, один муж, одна тетка, одна золовка, один золовкин муж и одна прислуга. Восемь человек, если не считать себя, требовалось накормить, одеть-обуть. Барбара умела великолепно заваривать кофе и смешивать коктейли, этим ее кулинарные таланты исчерпывались. Правда, в силу своей предпринимательской деятельности она знала множество отличных рецептов, но лишь теоретически. Болеслав с его прекрасным довоенным образованием даже яиц всмятку не сумел бы сварить. Амелька все силы расходовала на любимое фотодело и ссоры с мужем, на большее ее не хватало. Старшие дети, Павлик с Маринкой, в этой обстановке научились обслуживать себя сами, умели и постирать, и погладить, и пуговицу пришить. К тому же Павлик неизвестно почему просто обожал готовить.
Первой эту непонятную склонность "барчука" заметила Феля. Не шибко грамотная, но весьма практичная деревенская девушка с восторгом восприняла помощь добровольца в стряпне, ведь работы по дому было невпроворот. Павлик же, этот необыкновенный мальчик, предпочитал возиться с обедом, а не гонять с дружками в футбол. Блюда у него зачастую получались весьма оригинальными, но, учитывая кризис с продовольствием, взрослые относились к этому с пониманием.
– Помяни мое слово, твой сын станет со временем шеф-поваром в лучшем ресторане мира, – сказала как-то Барбара, отведав изготовленный Павликом гуляш из рыбы под сладким соусом. – Очень, очень недурно. У нас есть какие-то кулинарные училища для мальчиков?
– Понятия не имею, – отвечала Юстина. – А у него несомненный талант!
– А что мне было делать? – оправдывался Павлик. – Без очереди сегодня только треска продавалась. Завтра обещают выбросить мясо, мне Феля купит.
– Может, Ядвига что пришлет из Косьмина.
– А ты и в самом деле мечтаешь стать шеф-поваром в ресторане? – недоверчиво поинтересовался Болеслав.
– А чем они занимаются, эти шеф-повара? Придумывают и готовят?
– Что-то в этом роде.
– Тогда хочу. Еще бы, клево! Только никому не говорите, меня парни на смех поднимут.
– Я бы тебя к себе хоть сейчас взяла! – вздохнула Барбара. – Но поговаривают, что налог повысят, придется сворачивать производство. Не понимаю, ведь и им невыгодно! Ладно, сверну, пережду. А Павлик пусть пока учится.
Благодаря неожиданной помощи сына Юстине удалось наладить порядок в доме, и она получила возможность опять обратиться к дневнику прабабки.
Трехлетняя Идалька играет в палисаднике под окном с соседскими детьми, Павлик с Маринкой в школе, Феля в кухне, остальные на работе. Наконец-то можно выкроить время и для себя.
Прадедушкина помощь в ликвидации последствий страшного сна оказалась весьма действенной. Вскоре Матильда обнаружила, что опять находится в интересном положении. Об этом написала мимоходом и недовольно, ибо интересное положение изрядно мешало путешествовать, а это стало модным. Следовало непременно нанести визит бабушке в Блендове, навестить Зосеньку, оправившуюся от родов, многочисленных родных и знакомых, у которых устраивались обручения, свадьбы и балы, осмотреть заброшенное поместье в Косьмине, где новый управляющий цветник переделал в сад, и еще многое множество мест. И вот среди записей вновь блеснул рубиновый медальон.
…а так бы ей подошел! – раздраженно писала прабабка, и это раздражение отчетливо проявлялось в каракулях, накорябанных явно в спешке. – К новому платью Зени лучшего не найдешь. Так нет, показаться в нем не смеет!
С паном Фулярским дела все хуже обстоят, и даже по секрету призналась мне – не выдержит, сбежит. Продай она материны драгоценности – денег достанет, а как продать, коли там братиковы волосики? Дала я ей совет волосики вынуть и в другой медальон переложить, а тот, наиценнейший, продать, тогда и на побег хватит. Зеня согласилась, хоть и жаль. Я ей помогу, вот только, Бог даст, от бремени разрешусь. Бедняжка от благодарности горючими слезами облилась. А пан Базилий так коротко с паном Фулярским сошелся, что диву даюсь.
Два года понадобилось Юстине, чтобы добраться до поразительных страшных событий, продираясь сквозь тысячи ничего не значащих мелочей. Интересное положение несколько ограничило свободу Матильды, и она волей-неволей погрузилась в хозяйственные дела. Целые страницы были заполнены описаниями дней, похожих один на другой, и планированием нарядов, которые можно будет носить после рождения ребенка. Подробно излагался роман судомойки с конюхом, далее следовали рассуждения о копчении окороков в можжевеловом дыму, который, однако, как стало ясно, более подходит для колбас. Очень коротко сообщалось о рождении Ханны и сложностях с купанием, причем выяснилось, что никто лучше Матеуша не умел ее, Матильдиных, ножек после купания вытереть.