Старшая правнучка - Страница 29

К оглавлению

Девочка вроде бы ухватила суть.

– Это как попрекать кого-нибудь, что не умеет есть культурно, не научился пользоваться ножом и вилкой?

– Что-то в этом роде. Некрасиво. Научится и будет есть культурно.

– Ну ладно, скажу девчонкам завтра, что я ошиблась, пусть отвяжутся. И еще я сама хочу прочитать дневник прабабушки.

– Хорошо, вот подрастешь немного…

– А я сейчас хочу!

– Сейчас тебе нельзя.

– Почему?

– А потому… – начала Юстина, чувствуя, что ее запасы материнской дипломатии уже иссякают, и вдруг сообразила: – Впрочем, читай, если хочешь.

Она оставила дочери дневник, убрав лишь перепечатанную на машинке часть. Маринка жадно накинулась на добычу, но очень скоро поняла, что разобрать каракули прабабушки ей не по плечу, и охладела к истории. С этой проблемой на время было покончено.

Следующую создала Барбара. В последнее время она стала очень нервная, главным образом по причине того, что с каждым днем ухудшалось ее материальное положение из-за дурацких порядков в стране. В нервах она с такой силой крутанула кран в ванной, что вырвала его со всеми потрохами, в результате чего пришлось делать ремонт и менять всю сантехнику. Три недели в квартире был совершеннейший бедлам, семейство лишилось удобств, а за рабочими, разумеется, присматривала Юстина.

Только через два месяца сумела Юстина спокойно засесть за дневник прабабки и вникнуть в запутанные перипетии похождений панны Зажецкой. Похоже, и Матильду они увлекли не на шутку, так как описаны были одним духом, без перерывов и посторонних вставок.

Богатая наследница рода Зажецких по достижении шестнадцати лет для завершения образования и приобретения великосветского лоска была отправлена в один из дорогих французских пансионов. Шустрой девице надоели скучные порядки полумонастырской жизни, и с помощью разбитной горничной-француженки панна Зажецкая ухитрялась тайно покидать пансион, предаваясь ночным развлечениям славного города Парижа. Большое, а возможно, и решающее участие в этом мероприятии принял некий виконт по имени Жан-Поль и неизвестной фамилии, ибо пользовался несколькими, и наверняка ни одна из них не была настоящей. Роскошные формы молоденькой польской панны возбудили в виконте пламенную страсть, поначалу на расстоянии, а потом вплотную, что привело к совершенно ужасающим последствиям. Правда, сомнительный виконт соглашался покрыть законным браком эти самые последствия, но кто же станет выдавать родную дочь, пусть и падшую, за какого-то французского голодранца?

Благородное семейство энергично принялось за дело. Раструбив повсеместно о болезни панны, ее увезли в глухую деревушку, где она и произвела на свет потомка, оставив его в той же деревушке здоровой бабе, которой теперь предстояло вместо одного выкармливать двух малышей, а панну Зажецкую в отличном состоянии доставили на родину. Правда, за нею тянулись длинным шлейфом сплетни, предполагалось, что того и гляди следом явится влюбленный виконт, ибо полюбил панну безумно, да и она к нему расположена. Весь уезд буквально гудел, все возмущались папенькой и маменькой Зажецкими, которые как ни в чем не бывало вывозили дочь в свет, словно выставляя напоказ в салонах и на балах. Случись такой конфуз с кем другим, объявили бы единодушный бойкот проштрафившемуся семейству, однако миллионы Зажецких сделали свое дело, и скандал потихоньку догорал, придавленный золотым плащом.

Красочное описание громкого скандала заняло у Матильды целых пять страниц убористого текста, а у Юстины – полгода. После чего в дневнике опять всплыл детективный сюжет.

Довольно времени прошло, и Зеня вновь, чуть развиднелось, верхами с конюшим своим прискакала, хоть погода и ужасная, сама будучи в состоянии еще более ужасном, так вся и тряслася, словно лист осиновый. Пришлось бедняжку отпаивать водою студеною, коньяком французским и соли нюхательные применять, тогда только в себя чуток пришла и речь связную повела, а не одни восклицания без смысла. Уразумевши, что приключилося, и я в ужас пришла и тоже коньяка глотнула, хоть отвратное это питие паче всякия меры.

Намедни эта вещь ужасная приключилась, как Зеня прием у себя устраивала. Шумские князь с княгинею письмом извещали, желают-де с нею свидеться и с нотариусом Вжосовским, поскольку они проездом здесь случились, а то Зене не в диковинку, у нее чуть не каждый день гости пребывают в доме. И меня с нарочным приглашала, да мне не с руки было к ней выбираться, свои гости нагрянули, о чем теперь и сожалею, да кому же загодя промысел Божий ведом?

И вот вчерась под вечер Зеня принарядилась, дабы гостей достойно встретить, и быстрым шагом из гардеробной вышла, что на втором этаже ее дома помещается. К лестнице шагнувши, почуяла вдруг, как застежка в панталончиках отпустила, и панталоны почитай до полу сползли. За благо сочла, что еще сама с лестницы не сошла, лишь ногу занесла, и тут ее ровно что за щиколотку ухватило. Как в землю врытая наверху лестницы замерла, однако же покуда ничего дурного не помыслила. В гардеробную воротившись, громким звонком горничную свою Флорку снизу в нетерпении вызвала, ибо времени совсем не осталось, уже стук кареты княжеской слышался. И тут же грохот и крик в доме раздалися.

Выглянула Зеня на лестницу и свою горничную Флорку узрела. Девка как раз со смехом с полу встала и перед барыней извиняться принялась за свою неловкость, мол, поспешаючи на зов, по лестнице взбежала, на последней ступеньке споткнулась и на пол свалилась. И тут, молвила Зеня, меня ровно что кольнуло и все поняла. Надела другие панталоны, Флорке велела в гардеробной остаться и прочие туалетные принадлежности в нужный вид привести, дабы впредь такая конфузил не приключилась, сама ножнички прихватила и из гардеробной вышла, двери затворив. У лестницы на колени встала и, как там темно было, на ощупь у первой ступеньки препятствие обнаружила, что давеча за щиколотку ухватило.